Он ковылял несколько часов кряду, перебирался через бесконечные камни, искал глазами тускло-красные пятна. Так он и тащил свое изнывающее от боли тело от одной каменной плиты к другой.
Наконец он пролез под плитой и вышел на открытый ледник. Там он повернулся лицом к расщелине и воздел руки к небесам.
— Вечно вы скрываться не сможете! — прокричал он по-английски. — Я вернусь с сотнями солдат и найду вас. Слышите?
Его лицо исказила гримаса боли.
— И когда я вернусь, я убью здесь все живое! — добавил он.
Дорже приподнял расписной фарфоровый чайник, и зеленый чай полился в изящные пиалы. Лука сидел напротив Дорже на молельном коврике.
На невысоком помосте лицом к ним, сложив ноги, устроился настоятель. Он вдохнул аромат чая, струящийся по комнате, и его взгляд остановился на Луке.
Они сидели в округлой комнате с высоким куполообразным потолком, как в колокольне. Свет проникал внутрь со всех сторон сквозь узкие окна, вырезанные в стенах через неравные промежутки. Они находились в самой высокой точке монастыря, но Лука, поднявшись по последнему пролету винтовой лестницы, сел на пол, даже не взглянув на величественную панораму гор.
Настоятель внимательно изучал лицо Луки. Над верхней губой протянулся длинный шрам, со щек так и не сошли отеки после избиения. За ту неделю, что миновала после схода лавины, лицо европейца в значительной мере вылечилось. Физически он выздоравливал неплохо, но за все это время почти не произнес ни слова. Настоятелю сообщили, что европеец часами лежит в келье, смотрит пустым взглядом в потолок и едва прикасается к еде.
Дорже всунул пиалу в раскрытую ладонь Луки. Тот, сделав глоток, поставил ее, расплескав горячий чай себе на пальцы. Даже не заметив этого, он посмотрел на настоятеля опухшими от бессонницы глазами.
— И что теперь? — спросил он.
— Зависит от того, о ком речь, — ответил Дорже и отхлебнул чая.
— О мальчике.
— Его святейшество останется здесь под непосредственным присмотром настоятеля. Ему станут объяснять все тонкости нашего учения, пока он не будет готов занять свое место в ІІІигадзе.
— Но это означает, что китайцы победят, — безучастно сказал Лука. — После всего, что случилось, после гибели стольких людей вы собираетесь спокойно взирать, как они посадят на трон собственного панчен-ламу.
Дорже глубоко вздохнул и кивнул.
— Да, они будут упиваться победой, но только какое-то время. Нам не следует рисковать, предъявляя Бабу миру, пока он мал, не имеет собственного мнения и не видит пути. Многие будут искать способ поставить его под контроль. Вы видели, как это происходило даже в стенах нашего монастыря. Помните: несмотря на глубокие познания и силу воли, Бабу всего лишь ребенок. Мы должны дождаться, когда он будет готов к тому, чтобы его узнал мир. Но можете не сомневаться, мистер Мэтьюс, однажды наш законный правитель займет положенное место.
— Вероятно, понадобятся годы. А то и десятилетия.
Дорже снова кивнул.
— Да, скорее всего. Но к счастью, терпение — одно из наших выдающихся качеств. Мы и без того не одно десятилетие ждем свободы для нашей страны. И готовы ждать дальше.
Он сделал еще глоток чая и пригласил Луку присоединиться. Когда Лука поднес пиалу к губам, настоятель наконец перевел взгляд с него на Дорже.
— Я думаю, настало время сообщить европейцу всю правду о нашем монастыре, — сказал он по-тибетски низким неторопливым голосом.
Дорже посмотрел на него ошарашенно, пиала наклонилась в руке, и немного чая пролилось на колени.
— Но для чего, ваше святейшество? Зачем делиться тайной с посторонним?
Настоятель скользнул взглядом по ссутуленным плечам Луки, по шраму на его губе.
— Затем, что он отдал нам все, — ответил настоятель. — После всего, что случилось, он заслуживает знать, спасению чего способствовал.
Дорже глубоко вздохнул, поставил пиалу, помедлил секунду, потом, увидев, что настоятель кивнул еще раз, начал говорить.
— Некоторое время назад, мистер Мэтьюс, я сказал, что в монастыре Гелтанг хранится сокровище, но то сокровище, о котором я говорил, не имеет никакого отношения к статуям, что вы видели в подвале.
Лука поднял взгляд, вспоминая глаза Будды, сверкающие в пламени зажигалки.
— Но я видел их… видел алмазы и другие драгоценные камни.
— Да, для некоторых они представляют ценность, но для нас это не более чем украшения священных статуй. Гелтанг создали не для того, чтобы хранить их. Совсем нет. Наш горный бейюл, все наши тайные бейюлы были построены совершенно для других целей. Но вы должны знать нашу историю, чтобы понять это.
Дорже встал и, подойдя к окну, посмотрел на горы.
— Более двух тысяч лет назад индийский принц Сиддхартха Гаутама первым достиг полного просветления. Он стал Верховным Буддой. В течение жизни его учение, я имею в виду те слова, что он произнес, были в точности записаны и разделены на восемь частей, или путей, если говорить по-другому. Каждый путь, в свою очередь, разделялся еще на восемь других. Всего шестьдесят четыре книги. Вы должны понимать, что эти книги получены не из вторых рук. Они не переписывались и не пересматривались — это слова самого Верховного Будды.
Впоследствии их распределили на хранение по бейюлам, спрятали в самых надежных библиотеках, втайне от всего мира.
Дорже медленно отвернулся от окна, его лицо постепенно помрачнело.
— Но, как вам известно, наши бейюлы обнаружили и разграбили, сровняли с землей. Их уничтожали один за другим, и многие из драгоценных книг были утрачены. Когда сгорел монастырь Бенчаан, в огне полностью погибло два пути, и тогда пять наших орденов решили сосредоточить все знание в Гелтанге. Но физически книги невозможно было перенести. Стояли темные времена культурной революции, и все религиозные труды либо конфисковывали, либо тут же сжигали, а их владельцев арестовывали и подвергали мучительным пыткам. Мы не имели права на такой риск.